Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №2 за 1997 год
И тут, наверное, требуется еще пояснение, чтобы снять возможный вопрос: тоже чудаки — надумали торговаться в неподходящем месте... У яванцев, как объяснил Девид Ламбертус, существует семь главных резонов торговаться. Первый — чтобы самоутвердиться, обозначить свои деловые качества, так сказать, показать себя искусным негоциантом. Второе — ради собственного удовольствия. Третий — чтобы полировать и дальше личную технику экономии денег. Четвертый — «спустить на тормозах» дурное воспитание. Пятый — продемонстрировать воспитанность, проявить вежливость, поскольку немедленное согласие платить сколько запрашивают — признак высокомерия. Шестой — скрытая форма просьбы о милосердии, если вы бедны. Седьмой — ухаживание. Даже в современном супермаркете в Джакарте, если вам симпатична кассирша, попросите скидку с общей насчитанной суммы. Она воспримет это верно — вы отличили ее, она вам нравится, вы хотите пообщаться, скидка, просьба о которой все равно обречена на провал, просто предлог. И те, кто стоят вам в затылок, и сама кассирша, не взовьются от обывательского негодования, даже не обменяются ироническими взглядами. Отчего-то люди, живущие среди вулканов, мягки и терпимы.
Малину мы, конечно, купили. Кроме малины, потом нам принесли еще и ожерелья из полированных комочков застывшей лавы. Одно из них я постоянно носил в нагрудном кармане рубашки так, чтобы оно немного, вроде бы случайно, свисало из него. Как своеобразный пропуск и свидетельство моего серьезного отношения к стране.
Про индонезийцев иногда говорят, что они существуют в тридцати веках одновременно. Племена на острове Ириан-Джайя находятся в каменном веке. На острове Бали доктора философии ставят перед порогом дома блюдечки с водой для плохих и добрых духов, может, и по житейской инерции. В Джакарте сквозь стекла контор, в которых предприниматели вывешивают на стенах гарвардские дипломы и матово поблескивают экранные бельма компьютеров, на стенах висят амулеты от сглаза. А вулканы и подавно для всех них — нечто извечное. Симпатии голого вождя, утонченно-томного балийца и энергичного джакартского дельца будут на вашей стороне, если вы пройдете у них один и тот же тест. Продемонстрируете: первое — что вы знаете, сколько вулканов на островах Индонезии, второе — что побывали в кратере одного из них, и третье — сумму, в которую вам обошлось это путешествие, назовете в индонезийских рупиях, а не в долларах или рублях.
Валериан Скворцов / фото автора
о.Ява
Страны и народы: Канайма
Под крылом мелькнул тепуй Серро-Венадо — Оленья гора. Тепуй означает «столовая гора» — форма рельефа, очень характерная для Гвианского нагорья. Бронирующие его древние песчаники и конгломераты, одни из самых твердых пород, которые почти не подвержены эрозии. Поэтому они образуют труднодоступные или вообще недоступные плато с отвесными стенами высотой в сотни метров. Один из тепуев, а именно плато Рорайма, на которое поднялись в 1884 году два английских исследователя, Имцерн и Перкинс, послужил прообразом для «Затерянного мира» в романе А.Конан Дойла.
За минуту до того, как шасси коснулись бетона, промелькнули низвергающиеся в лагуну водопады Сальто-Ача. Так нас встретила Канайма.
Канайма. Это слово слышит каждый приезжающий в Венесуэлу. Канайма —один из крупнейших в мире национальных парков, расположенный на юго-востоке страны. Плавный изгиб реки Каррао, правого притока Карони, образует величественную лагуну, которая и дала название всему заповеднику. Перед самым поворотом река низвергается с сорокаметровой высоты тремя мощными потоками. Это и есть Сальто-Ача, шум которого днем и ночью слышат посетители основного лагеря Канаймы.
К услугам многочисленных туристов, посещающих эти места, целая сеть маршрутов к самым интересным местам, массу сведений о которых предлагают справочники и путеводители. Но чтобы увидеть нечто, оставшееся за кадром рекламы и строкой путеводителей, чтобы почувствовать первозданный дух тропической природы, лучше воспользоваться услугами вольных проводников.
Одного из них зовут Томас Берналь. Официальных сведений о нем нигде нет, он как бы не существует, но слухов о нем ходит множество. Говорили, что это лучший знаток Канаймы, что хотя сам он не местный, ориентируется в сельве не хуже индейцев, и лагерь его находится на противоположном берегу лагуны. Сам Берналь или кто-нибудь из его помощников иногда появляется в баре на берегу лагуны.
Так вот, мое путешествие началось в местной общепитовской точке. Имя Берналь звучало там как пароль. Услышав его, молодой индеец, сонно протиравший стаканы, встрепенулся и со словами «Одну минуту, сеньор» выпрыгнул из-за стойки и в два прыжка подскочил к другому индейцу, который копался в подвесном моторе долб-ленки-куриары, вытащенной на песок. Некоторое время они о чем-то совещались на своем языке, после чего первый индеец спросил:
— Сеньор желает попасть в лагерь Берналя?
— Да.
— Он может отвезти, — индеец указал на своего товарища, продолжавшего копаться в моторе, — но это будет стоить...
Я согласился, почти не торгуясь, а точнее просто разделив запрашиваемую плату пополам, на всякий случай. Возражений не последовало.
Минут через пятнадцать куриара уткнулась носом в песок на противоположной стороне лагуны. Искомый лагерь находился где-то рядом, и туда вела хорошо протоптанная тропинка, скрывающаяся в сельве. Лагерь состоял из чуруаты — навеса из пальмовых листьев, типичного жилища местных индейцев, с той лишь разницей, что пол здесь был аккуратно забетонирован. Посреди стоял грубо сколоченный стол, рассчитанный человек на двадцать, а по краям висели гамаки постояльцев. Стулья заменяли деревянные чурбаки, кроме того, здесь имелись еще холодильник и грубый шкаф, в котором стояла разнообразная, но довольно современная городская посуда. И ни одной живой души. Оставалось ждать.
Ожидание было недолгим. Вскоре на тропинке, выныривающей из сельвы, появился хозяин лагеря в сопровождении двух парней европейского вида. Это был невысокий, плотный мужчина средних лет с индейскими чертами лица. (Правда, у местных индейцев пемонов лица другие.) Он увидел меня — нового человека и поздоровался сразу на трех языках:
— Буэнос диас! Гуд монинг! Гутен морген! Так просто он, видимо, определял язык общения с потенциальным клиентом.
— Буэнос диас.
Испанский ответ его почему-то страшно обрадовал.
— Итальянец?
— Нет.
— Тогда откуда?
— Из России.
— Из самой настоящей? Хм! Первый раз вижу у нас русского туриста...
— А вообще-то видели?
Ответом был непередаваемый жест рукой, выражающий одновременно неопределенность и предложение следовать за собой. — Пойдем, кое-что покажу, заодно и прочитаешь мне, что там написано.
Пройдя метров десять по тропинке, мы остановились. И тут я увидел перед собой то, что меньше всего можно было бы ожидать здесь, в сельве, в самом сердце Гвианского нагорья. Мраморная надгробная плита. Поддерживаемая четырьмя колоннами двускатная крыша. Восьмиконечный православный крест. Перед иконой горящая лампадка. Все, как полагается по православному обряду. И это среди тропического леса Канаймы! На сером мраморе высечена надпись на испанском: «Анатолий Федорович Почепцов. Родился в России 12-7-1926, умер в Канайме, земле, которую больше всего любил, 31-8-1986. С вечной скорбью, твоя дорогая мать и остальные родственники». Ниже другая надпись — уже по-русски: «Спи, дорогой казак. Шум этой реки тебе напомнит наш тихий Дон. Любящие всегда сестры Галина, Людмила». Кто был Анатолий Федорович Почепцов? Какая судьба занесла его так далеко от Родины? Словно прочитав мои мысли, Берналь тихо сказал:
— Да, был тут один твой земляк. Проводником работал. Места эти лучше индейцев знал, и они его очень любили.
Неисповедимы пути русской эмиграции. Потом, уже в Каракасе, где существует довольно многочисленная русская община, я пытался выяснить что-нибудь о судьбе Анатолия Федоровича Почепцова, но почти ничего не удалось узнать. Многие слышали, что в Канайме работает проводником русской эмигрант, но кто он, откуда — на эти вопросы я ответа не получил. Говорили только, что его сестры живут в Канаде. Это они поставили надгробье на одинокую могилу в Канайме, и панихиду отслужил русский православный священник отец Павел из Каракаса.
Постояв немного у могилы, мы вернулись в лагерь. Мой спутник пустился в пространные рассуждения о том, что в настоящий момент он лучше всех знает Канайму, и все, кто хочет увидеть немного больше, чем написано в путеводителях, обращаются к нему. В доказательство он показал корзину, доверху наполненную всякими открытками, цветными журнальными вырезками и ксерокопиями. Я с интересом начал перебирать содержимое и понял, что это было главным достоянием Томаса Берналя. Все материалы, присланные разными людьми из разных стран и написанные на разных европейских языках, содержали благодарность за время, проведенное в заповеднике.
